– По древней легенде, бог луны тайно полюбил земную женщину, затем их дети основали династию, а потомки построили эти храмы, чтоб искупить грех праматери.

Жаль, девушка не поняла ни слова. Но слушала так воодушевленно, что хотелось рассказывать бесконечно. Наверное, в ее глазах я был таким же богом луны. «Бог луны тайно полюбил земную женщину, затем их дети основали династию, а потомки построили эти храмы, чтоб искупить грех праматери…» Звучит божественно. И с намеком. Для меня. А не было ли у бога луны невидимой летающей колесницы?!

Вокруг храмов бродили туристы, фотографировали и фотографировались на фоне. Кто-то горячо обсуждал и показывал пальцем, кто-то старательно отворачивался от чего-то неприятного.

– Который сложен из гранитных блоков – это самый древний.

Челеста приникла к теплому подобию стекла и, следя за моим пальцем, кивала, будто что-то понимала.

– Он посвящен богине Кали, – продолжил я рассказ о храме и вообще о месте, куда привез спутницу. – А самый большой, с аркой, полной застывших в камне небесных существ, посвящен Шиве. Следующий храм – богу солнца Сурье, вон и сам Сурья, на колеснице с семью конями.

Плечо ощущало плечо Челесты. Мы стояли рядом, глаза смотрели в одну сторону. Кажется, мы снова подружились. Сейчас проверим, насколько можно доверять друг другу. Итак, испытание смущением.

– А это – Деви Джагдамба.

Когда мы приблизились к храму, где многие отворачивались, и куда детей вообще старались не подпускать, Челеста тоже конфузливо опустила глазки. Ненадолго.

Я с некоторым злорадством наблюдал, как она пытается помирить в душе застенчивость с любознательностью. Точнее, дикое любопытство с природным стыдом. Известные всему миру храмовые скульптуры сочетались между собой по одному и группами, с людьми и животными, всеми возможными способами. Да уж, чужая религия – потемки.

Периодически девушка нервно косилась на меня, но продолжала рассматривать подробности со все возрастающим вниманием. Не выдержав моего разглядывания, она выстрелила длинной фразой:

– Си, иль мио куоре е джа оккупато ма нон о пердуто иль густо делла вита. Тутто ми интэрэссо.*

*(Да, мое сердце занято, но я не потеряла вкус к жизни. Мне все интересно)

– Насчет пердуто сильно сказано, – кивнул я. – Респект. Тоже считаю, что здесь с этим перебор. Си, Челеста, пердуто слишком густо для святого места.

Смуглое личико обернулось, губки улыбнулись нелепым попыткам общения на ее языке. Поддерживая беседу, девушка сообщила:

– Комэ квелли нон о май висто. Костуми либери.*

*(Такого я никогда не видела. Вольные нравы (в презрительном контексте))

– Правители династии Чандела, которые сотворили это безобразие, были последователями тантризма. Это такое ответвление буддизма, где потакание чувственным желаниям есть путь к нирване.

Не понимает. Жалко. Любопытно, что сказала бы в ответ. Или сделала.

– А в догматах индуизма сексуальная любовь считается формой передачи энергии, – забил я еще один гол в абсолютно пустые ворота.

Странный такой футбол. Играли две команды, но на разных полях. Без судей и болельщиков. И забивали, забивали…

Челеста внимательно осмотрела последний барельеф и на некоторое время замерла, конфузясь и словно боясь обернуться. Садившееся солнце оплело ее красивую фигурку сиянием, длинная тень уперлась мне в ноги. Я ждал. Наконец, девушка совершила подвиг, мимикой изобразив: «Ни в какие ворота. Но – история. Чужая культура. Что поделаешь». И молитвенно сложила ладошки.

Я перегнал корабль в пустыню. Здесь никто не побеспокоит. Приземлившись вдали от всего, мы поужинали. После необходимых вечерних процедур вместе поглядели на чувственный закат. Другому такого зрелища хватило бы для разрыва сердца. Мы просто повосхищались, уже твердо зная, что завтра найдем не хуже. Человек не быстро ко всему привыкает, а мгновенно.

Я поднялся.

– Ну что, мадмуазель, твой бог луны объявляет отбой. Жаль, что ты не тантричка, а то бы, для здоровья…

Решив не договаривать, я обреченно махнул ей внутрь будуара. Как там брякнулось недавно: до желания или просьбы? Желанием не пахло, а просьбы не дождетесь. Я гордый. Негоже владельцу мира просить подачки.

Сидевшая на краю постели девушка беспрекословно повиновалась жесту. Мягкая масса лежанки слегка спружинила под влезшими ладонями и коленями, затем Челеста легла на бочок, глазки закрылись. Но она не заснула сразу. Пальцы взялись за нательный крестик, губы что-то зашептали.

Должно быть, молится.

Да, спутница у меня аховая. С такой не покхаджурахаешься, как я выразился, «для здоровья». Это большой маленький ребенок, птенец, выпавший из гнезда. Живем на разных планетах. Не понимаем друг друга ни в словах, ни в делах.

Но… может оно и к лучшему?

Я лег. Спать на полу столь же тепло и мягко, как на постели, никакой разницы. К тому же, подушка здесь вырастает прямо под приклоненной головой, именно такая, как надо. Но общее ощущение неуютности…

От неожиданного прикосновения меня подбросило:

– Что? Где?

Надо мной склонилась Челеста, зачем-то выползшая из будуара.

– Но. Иль туо посто ста ла. – Пальчик последовательно и очень требовательно показывал на меня и на постель, а затем на себя и в пол. – Ква дормо ио.*

*(Нет. Твое место – там. Здесь теперь буду спать я)

Ни слова не понял. Но жесты красноречивы.

– Хочешь поменяться? Думаешь, откажусь?

Еще раз повторюсь: да, спутница у меня аховая.

– Иль буон джорно си коноше даль маттино.*

*(Хороший день узнается поутру)

Звонкий юный голосок наполнил рубку весной и счастьем. Я протер глаза.

А на постели действительно удобней. Потому что привычнее, что ли?

– Вольо ти аютарэ. Коза поссо фарэ пер тэ?*

*(Хочу тебе помогать. Что могу сделать для тебя?)

– Прости, ни бельмеса в твоем чириканье. Что будем делать дальше? Куда еще хочешь?

Я чувствовал себя богом. Приятное ощущение.

Перед глазами возник глобус.

– Ну, куда?

Девушка поняла.

– Пари,* – очаровательно картавя, прошептали блаженно растянувшиеся губки с французским прононсом.

*(Париж)

– Никаких пари. Азартные игры на борту – табу. Заруби на носу. Пари могу предлагать только я.

– Париджи, Парис, торре дЭйфель… Франча!*

*(Париж, Эйфелева башня, Франция).

– Франция? Хочешь в Париж?